М. Е. Салтыков-Щедрин и его сказки

Сегодня на уроке мы:

- познакомимся с жизненным и творческим путем писателя Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина;

- разберём его сказки «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» и «Дикий помещик»;

- поговорим о роли сатиры в творчестве писателя.

Родился Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин 15 января 1826 г. в семье Евграфа Васильевича Салтыкова и Ольги Михайловны Забелиной. В селе Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии прошло детство его.

Начальное образование будущего писателя было пестрым и разрозненным. Обучали его наукам крепостной Павел, старшая сестра, священник соседнего села, гувернантка и студент московской духовной академии.

Тем не менее, в десять лет он был зачислен в дворянский институт. А через два года, как один из лучших учеников, переведен в Царскосельский (позже — Александровский) лицей. Здесь начал писать стихи.

С августа 1844 года Салтыков начинает служить в Петербургской канцелярии. Его первые повести «Противоречие» и «Запутанное дело» были неодобрительно встречены властями, что послужило причиной для высылки в Вятку. Но от службы он отставлен не был, и карьера его не страдала. Он дважды занимал пост вице-губернатора: в Рязанской губернии и в Тверской.

В 1847 году в журнале «Отечественные записки» были напечатаны две повести Салтыкова. Но настоящая слава к нему пришла в 1856 году, когда он опубликовал свой цикл «Губернские очерки». Псевдоним Николай Щедрин становится постоянным, а затем присоединяется к фамилии писателя.

В 1856 году умирает император Николай Ι, и Салтыков-Щедрин получает возможность вернуться в столицу. В Петербурге он служит в Министерстве внутренних дел, где участвует в подготовке крестьянской реформы.

В 1858-1862 гг. Салтыков служил вице-губернатором в Рязани, затем в Твери. Выйдя в отставку, он поселился в столице и стал одним из редакторов журнала «Современник». В 1865 г. Салтыков-Щедрин возвратился на государственную службу: возглавлял в разное время казённые палаты в Пензе, Туле, Рязани.

В 1868 году, оставив службу, писатель по предложению Николая Алексеевича Некрасова входит в редакцию журнала «Отечественные записки». С 1878 г. после смерти Некрасова Салтыков-Щедрин становится единоличным редактором журнала. На этой должности он остается до 1884 года.

Салтыков-Щедрин был очень доволен своей службой в журнале. Он все свои произведения печатал в нём. Закрытие «Отечественных записок» стало для него настоящим ударом. Здоровью, и без того не богатырскому, был нанесен непоправимый урон.

Последние годы писателя можно было назвать медленной агонией. Но он писал до последних дней, и талант его не ослабел. Умер Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин 10 мая 1889 г. в Петербурге.

Салтыков-Щедрин был безжалостным сатириком. «Губернские очерки», «Помпадуры и помпадурши», «Пошехонская старина», «Сказки» клеймят воровство и взяточничество чиновников, жестокость помещиков, самодурство начальников. В романе «Господа Головлёвы»  автор изобразил духовную и физическую деградацию дворянства второй половины XIX в.

Муж называл жену «ведьмою» и «чертом», жена называла мужа — «ветряною мельницей» и «бесструнной балалайкой». Находясь в таких отношениях, они пользовались совместною жизнью в продолжение с лишком сорока лет, и никогда ни тому, ни другой не приходило в голову, чтобы подобная жизнь заключала в себе что-либо противоестественное. («Господа Головлевы»)

Сказки Салтыкова-Щедрина – это особая категория его сатирических произведений. Создаются сказки на протяжении 1880 – 1886 годов и имеют подзаголовок: «для детей изрядного возраста». В сказках, как и положено, сплетено реальное и фантастическое, трагическое и комическое, широко применены гротеск, ирония, иносказание.

И премудрый был, никогда на своих не лаял, а все на чужих. Пройдет, бывало, хозяйский кучер овес воровать - Трезорка хвостом машет, думает: "Много ли кучеру нужно!" А случится прохожему по своему делу мимо двора идти - Трезорка еще где заслышит: "Ах, батюшки, воры!"

(«Верный Трезор»)

Сказка «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» уже одним названием своим раскрывает содержание. Генералы абсолютно не приспособлены к жизни: они сами ничего не знают и не умеют. Да и откуда же, если:

Служили генералы всю жизнь в какой-то регистратуре; там родились, воспитались и состарились, следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме: «Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности».

И вот эти-то генералы внезапно попадают на необитаемый остров.

Ни определить сторон света, ни найти себе еды на богатом растениями и животными острове генералы не могут.

Растут деревья, а на деревьях всякие плоды. Рыба там так и кишит, и кишит. В лесу рябчики свищут, тетерева токуют, зайцы бегают.

А генералы голодают, ведь они даже не подозревали до сих пор, что «человеческая пища, в первоначальном виде, летает, плавает и на деревьях растет».

Более того, голодные генералы едва не становятся каннибалами:

Вдруг оба генерала взглянули друг на друга: в глазах их светился зловещий огонь, зубы стучали, из груди вылетало глухое рычание. Они начали медленно подползать друг к другу и в одно мгновение ока остервенились. Полетели клочья, раздался визг и оханье.

И тогда истинное озарение нисходит на несчастных робинзонов:

– А что, ваше превосходительство, если бы нам найти мужика?

 – То есть как же… мужика?

 – Ну, да, простого мужика… какие обыкновенно бывают мужики! Он бы нам сейчас и булок бы подал, и рябчиков бы наловил, и рыбы!

Генералам и в голову не приходит усомниться, сумеет ли, сможет ли мужик всё это сделать? Он должен суметь, ведь он – мужик, а прикажут ему генералы.

И они не ошибаются. Большой, здоровый, сильный мужик робеет перед генералами: «мужичина видит, что генералы строгие. Хотел было дать от них стречка, но они так и закоченели, вцепившись в него».

Мужик не только до отвала кормит их, но и делает по их приказу веревку, чтобы его этой веревкой привязали.

Ирония Щедрина беспощадна и к мужику. Ведь ему ничего не стоит избавиться от генералов, но нет – он служит им верой и правдой, да еще и спрашивает, всем ли они довольны. Это извечное убеждение в том, что мужики должны служить господам, отнимает у народа смелость и силу сопротивления устоявшемуся порядку.

Для генералов мужик изловчился даже суп в горсти варить. А генералы всё честят его самым неподходящим для его характеристики словом – тунеядец. А сами, в очередной раз объевшись приготовленными мужиком разносолами, читают газету.

– А не почитать ли нам «Московских ведомостей»? Сыщут нумер, усядутся под тенью, прочтут от доски до доски.

Щедрин высмеял и государственную прессу, которой не о чем писать, кроме, как «ели в Москве, ели в Туле, ели в Пензе, ели в Рязани». И если теперь генералов и затошнит, то только от собственного обжорства.

Неизвестно, сколько продолжалась бы эта идиллия, если бы генералы не захотели домой.

Долго ли, коротко ли, однако генералы соскучились. Чаще и чаще стали они припоминать об оставленных ими в Петербурге кухарках и втихомолку даже поплакивали.

Послушный мужик «за то, что они его, тунеядца, жаловали и мужицким его трудом не гнушалися» приготовил им «корабль – не корабль, а такую посудину, чтоб можно было океан-море переплыть вплоть до самой Подьяческой».

И повез их по морю-океану.

И опять-таки был виноват – в бурях, волнах, страхах генеральских:

Сколько набрались страху генералы во время пути от бурь да от ветров разных, сколько они ругали мужичину за его тунеядство – этого ни пером описать, ни в сказке сказать.

Мужик чувствует себя виноватым и молчит.

А в Петербурге генералы даже удивили своих кухарок внешним видом:

Всплеснули кухарки руками, увидевши, какие у них генералы стали сытые, белые да веселые.

И «благодарные» генералы не забыли своего кормильца и спасителя: «выслали ему рюмку водки да пятак серебра: веселись, мужичина!».

Насмешка и гнев слышится в последней фразе.

А вот в сказке «Дикий помещик» рассказывается о том, что случилось бы с генералами, если бы на необитаемом острове не нашёлся мужик.

Без мужицкого труда барин превратился в животное. И, напротив, когда мужики вернулись, опять стал человеком. Во всяком случае, внешне.

Глупый и жадный помещик не дает жить мужикам. Он притесняет их всевозможными способами:

Сократил он их так, что некуда носа высунуть: куда ни глянут – всё нельзя, да не позволено, да не ваше! Скотинка на водопой выйдет – помещик кричит: «Моя вода!» Курица за околицу выбредет – помещик кричит: «Моя земля!» И земля, и вода, и воздух – все его стало! Лучины не стало мужику в светец зажечь, прута не стало, чем избу вымести.

Помещик считает, что без мужиков ему будет лучше, и просит Бога избавить его от мужиков. «Но Бог знал, что помещик тот глупый, и прошению его не внял».

А вот когда взмолились доведенные до отчаяния крестьяне, «услышал милостивый Бог слезную молитву сиротскую, и не стало мужика на всем пространстве владений глупого помещика».

Обрадованный помещик торжествует и восхищается самим собой. Правда, есть ему нечего и в доме беспорядок, но ведь «российский дворянин, князь Урус-Кучум-Кильдибаев» от принципов своих не отступит. Щедрин едко высмеивает этого «российского» барина, выходца из потомков монголо-татар.

Те, кто когда-то три века держал русский народ в порабощении, остались такими же поработителями после изгнания нашествия. Изменив вере своей, предкам своим, они стали «исконно русскими». И продолжили господствовать.

Пока еще помещик сохраняет человеческий облик, к нему приезжают гости. Однако, узрев истинное положение вещей, гости бегут, обозвав хозяина дураком. Помещик удивляется тому, но его тупое упрямство и чувство превосходства над мужиками не велит ему поддаваться.

И даже медведь, взявший вконец одичавшего помещика в друзья, по дружбе называет его глупым. Деградировав как человек, помещик выигрывает в физическом развитии. Он становится довольно грозным зверем, окончательно утратив всё человеческое:

Весь он, с головы до ног, оброс волосами, а ногти у него сделались, как железные. Ходил же все больше на четвереньках и даже удивлялся, как он прежде не замечал, что такой способ прогулки есть самый приличный и самый удобный. Утратил даже способность произносить членораздельные звуки и усвоил себе какой-то особенный победный клик, среднее между свистом, шипеньем и рявканьем

Щедрин показывает нам, как беспомощен господин без слуги. Он либо ничего не может, как генералы на острове, либо превращаются в животное, как дикий помещик.

Появление крестьян разряжает обстановку. Предотвращен голод в губернии, податью наполнена казна. А что же главный герой? О нем сказано немного, но главное:

Хотя и с большим трудом, но его изловили. Изловивши, сейчас же высморкали, вымыли и обстригли ногти.

 Он жив и доныне. Раскладывает гранпасьянс, тоскует по прежней своей жизни в лесах, умывается лишь по принуждению и по временам мычит.

Приняв опять человеческий облик, помещик большой радости от того не испытывает. Ведь был он не мелкой жалкой зверушкой, а крупным хищником.

И сделался он силен ужасно, до того силен, что даже счел себя вправе войти в дружеские сношения с тем самым медведем, который некогда посматривал на него в окошко.

Две сказки. Две противоположных крайности. А вывод один: без крестьянского труда, без простого народа господа беспомощны.

«Я люблю Россию до боли сердечной».

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

«Живость боли и непрерывное ее ощущение служили источником живых образов».

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин