Стихотворения Н. А. Некрасова. «Размышления у парадного подъезда». «Вчерашний день, часу в шестом…»

Сегодня на уроке мы:

- поговорим о стихотворениях «Размышления у парадного подъезда» и «Вчерашний день, часу в шестом…»;

- узнаем, как поэт относился к простому народу и к знати, от которой этот народ зависел.

Стихотворение «Размышления у парадного подъезда» было написано Некрасовым на основе реального случая. Однажды он видел, как у подъезда дома министра государственных имуществ Михаила Николаевича Муравьева стояли крестьяне. Наверное, они хотели подать какое-то прошение. Была поздняя осень, утро холодное и дождливое. Швейцар мужиков не пустил в дом, а городовой и дворник прогнали прочь, толкая в спины.

Некрасов, используя конкретный случай, написал стихотворение о положении всего русского народа и отношении к нему господствующего класса. Стихотворение построено на антитезе, т.е. на противопоставлении двух образов жизни.

Роскошные палаты богатого и знатного вельможи не всегда доступны даже дворянству.

Об этом свидетельствуют строки:

Записав своё имя и званье,

Разъезжаются гости домой,

Так глубо́ко довольны собой,

Что подумаешь — в том их призванье!

В специальных книгах оставляли свои подписи – свидетельства почтения – те, кто не допускался до личного приема вельможей.

Что же тогда говорить о простых мужиках, которые

Некрасивы на взгляд!

Загорелые лица и руки,

Армячишка худой на плечах,

По котомке на спинах согнутых,

Крест на шее и кровь на ногах,

В самодельные лапти обутых

Швейцар, такой же мужик, но служащий у могущественного барина, заражен спесью своего господина. Он гонит просителей, ведь «наш не любит оборванной черни». Швейцар поставлен охранять покой хозяина и чувствует себя тоже отчасти хозяином: может пустить, а может и не пустить.

Швейцару не нужны копейки крестьян, ведь богатые посетители дадут больше. А за допуск в дом докучливых просителей можно получить наказание и даже лишиться такой хорошей и доходной должности.

Для крестьян неожиданного в таком повороте дела нет. Они всё прекрасно понимают. И они привыкли к такому положению вещей. Они – на самой низшей ступени общества. Они – НИКТО. Не посмев проявить настойчивость, мужики смиренно уходят:

И пошли они, солнцем палимы,

Повторяя: «Суди его Бог!»,

Разводя безнадежно руками,

И, покуда я видеть их мог,

С непокрытыми шли головами..

А тот, кто был их надеждой, к кому «брели долго́нько они из каких-нибудь дальних губерний», мирно «почивать изволил»:

А владелец роскошных палат

Ещё сном был глубоким объят...

С этого места событие перестает быть конкретным случаем. Обращаясь к одному вершителю народных судеб, Некрасов имеет в виду всех, подобных ему.

Ты, считающий жизнью завидною

Упоение лестью бесстыдною,

Волокитство, обжорство, игру,

Пробудись! Есть ещё наслаждение:

Вороти их! В тебе их спасение!

И делает очевидный для всех вывод:

Но счастливые глу́хи к добру...

Пословица гласит: «Сытый голодного не разумеет». И не хочет разуметь. Сытый о голодном просто не думает.

Он занят более приятными размышлениями.

Вечным праздником быстро бегущая

Жизнь очнуться тебе не даёт.

В нескольких строках дается вся жизнь вельможи: развлечения, удовлетворение малейших прихотей, наслаждение своим могуществом:

Ты уснёшь, окружён попечением

Дорогой и любимой семьи

(Ждущей смерти твоей с нетерпением);

Привезут к нам останки твои,

Чтоб почтить похоронною тризною,

И сойдёшь ты в могилу... герой,

Втихомолку прокля́тый отчизною,

Возвеличенный громкой хвалой!..

Это презрительное «герой» клеймом ложится на всех владельцев «роскошных палат».

Абсолютное большинство их будет проклято отчизною за то, что могли сделать многое, а не сделали ничего.

А что же прогнанные мужики? Им, не достигшим цели, обиженным хозяйским холуем, остается одно:

За заставой, в харчевне убогой

Всё пропьют бедняки до рубля

И пойдут, побираясь дорогой,

И застонут...

И здесь Некрасов тоже переходит к обобщению, рисуя картину всеобщего горя и нищеты, бесправия и унижения:

Родная земля!

Назови мне такую обитель,

Я такого угла не видал,

Где бы сеятель твой и хранитель,

Где бы русский мужик не стонал?

Стонет он по полям, по дорогам,

Стонет он по тюрьмам, по острогам,

В рудниках, на железной цепи;

Стонет он под овином, под стогом,

Под телегой, ночуя в степи;

Стонет в собственном бедном домишке,

Свету Божьего солнца не рад;

Стонет в каждом глухом городишке,

У подъезда судов и палат.

Выросший на Волге, автор много раз видел и слышал бурлаков. Их вид, их песни навсегда запомнились ему:

Выдь на Волгу: чей стон раздаётся

Над великою русской рекой?

Этот стон у нас песней зовётся —

То бурла́ки идут бечевой!..

Завершается стихотворение вопросом, обращенным к народу:

Что же значит твой стон бесконечный?

Ты проснёшься ль, исполненный сил,

Иль, суде́б повинуясь закону,

Всё, что мог, ты уже совершил, —

Создал песню, подобную стону,

И духовно навеки почил?..

Вопрос риторический. Но автор надеется, что народу надоест смиренно стонать, и он «проснется, исполненный сил» и добудет себе лучшую жизнь.

Стихотворение «Вчерашний день, часу в шестом…»  тоже написано по следам увиденной сцены. Телесные наказания были обычным явлением. Тем, кто требовал их отмены, объясняли, что за сим сразу же падет нравственность и честность народа.

Некрасов видит экзекуцию:

Там били женщину кнутом,

Крестьянку молодую.

Картина вполне обычная и никого не удивляет.

Видимо, палач еще сравнительно добр, если наказание не сопровождается криками.  Опытные палачи могли с 1-2 ударов сломать позвоночник. Возможно, вина женщины не очень и велика, и владельцы решили ее только унизить. Во всяком случае:

Ни звука из ее груди,

Лишь бич свистал, играя...

Или – кто знает? – может быть, таково мужество этой женщины? Или у неё уже нет сил кричать? Автор не даёт нам ответа.

Муза – существо возвышенное. Она парит в небесах. На землю она спускается только для того, чтобы вдохновить избранного ею человека на литературный подвиг. Всё низменное и неэстетическое музе претит.

Но Некрасов указывает своей музе на страдания женщины – существа тоже нежного и слабого. Более того, он сравнивает музу с наказываемой крестьянкой:

И Музе я сказал: «Гляди!

Сестра твоя родная!»

Муза Некрасова не изнежена, она не брезгает простым народом. Не зря Некрасов пишет: «Я лиру посвятил народу своему». И муза поэта не содрогается, не закрывает в ужасе глаза, когда видит усталых бурлаков, замученного на службе солдата, обобранных хитрым бурмистром крестьян, малолетних рабочих фабрики, ходоков у подъезда важного лица.

Я лиру посвятил народу своему.

Быть может, я умру неведомый ему,

Но я ему служил — и сердцем я спокоен...

Николай Алексеевич Некрасов