Тропы в языке романа М.Ю. Лермонтова "Герой нашего времени"

Билаонова Роза (уч-ся 10 кл. СОШ №7 г.Беслана)

Научный руководитель: Пагиева Людмила Борисовна, к.п.н.

Тропы в языке романа М.Ю. Лермонтова

“Герой нашего времени”

Творческий путь Лермонтова – это движение от романтизма к реализму, что с особенной силой сказалось в последние годы жизни, когда поэт сознательно становится на позиции реалистического искусства. Однако романтическая поэтика, характерная для Лермонтова в юношеские годы (исключительные образы, пышно-риторический язык и т.п.), не исчезла совершенно и в период его творческой зрелости, когда на первый план выступает новая поэтика – реалистическая, с сравнительной простотой и точностью образов, в которых автор стремится дать объективную характеристику явлений действительности. Особенности старой манеры, которые сохранились в этот период, теперь стали художественно утонченными и искусно применяемыми, с соблюдением высокого вкуса и чувства меры. Так, в «Герое нашего времени» (произведении подлинно реалистическом) есть некоторые отражения романтизма. Реализм Лермонтова не сменил собою механически его романтизма, а вырос органически из последнего, путем творческого преобразования его существенных элементов (4, с. 252-253).

Романтическая литературная традиция дала начинающему поэту много готовых образцов для его стиля. Лермонтов широко использовал этот накопленный словесно-поэтический фонд, заимствуя у других писателей нужные ему для разработки той или другой темы образы и изобразительные средства – метафоры, сравнения и эпитеты, а также отдельные выражения. Позднее, в период творческой зрелости, он повторял некоторые из этих образов и выразительных средств. Однако теперь эффектные, пышно-декоративные словесные построения уступают место более простым, естественным, порой непринужденно-разговорным выражениям. Постепенно вырабатывается реалистический стиль, который характеризуется стремлением поэта к простоте и точности образов, к их конкретности и определенности. Но и теперь в его произведениях присутствуют отражения прежнего романтического метода. Так, Лермонтов прибегает к разным гиперболическим определениям и характеристикам, смелым сравнениям, эффектным метафорам и изысканным эпитетам. Эти отзвуки романтической поэтики присутствуют и в его романе «Герой нашего времени».

Таким образом, язык «Героя нашего времени» представляет собой единство общей реалистической установки и некоторых элементов романтического стиля.

Проведенный нами анализ языка романа «Герой нашего времени» показал, что постепенное переключение Лермонтова на реалистический стиль ясно отразилось на характере тропов (метафор, олицетворений, сравнений, эпитетов), использованных в романе.

Метафоры, встречающиеся в романе, отличаются простотой и ясностью. В основном Лермонтов стремится к метафорам реалистического типа, т. е. основанным на действительном сходстве между соединяемыми в одно целое предметами: «Ночью она начала бредить; голова ее горела …» (1, с. 486). «То не было отражение жара душевного или играющего воображения…» (1, с. 494). «К счастию, Печорин был погружен в задумчивость, глядя на синие зубцы Кавказа…» (1, с. 494). «Поневоле сердце очерствеет и душа закроется…» (1, с. 498).

Прием олицетворения природы – ее оживления (анимизации) или очеловечения (антропоморфизации) – проходит через все творчество Лермонтова. Не является исключением в этом смысле и роман «Герой нашего времени». Олицетворение здесь – подлинное, глубоко прочувствованное одушевление природы. Природа живет настоящей жизнью: действуют, думают, чувствуют, радуются или страдают и волны, и солнце, и облака, и горы, и скалы, и месяц, и звезды: «Уж солнце начинало прятаться за снеговой хребет, когда я въехал в Койшаурскую долину» (1, с. 456.) «Ночь уж ложилась на горы, и туман начинал бродить по ущельям» (1, с. 464). «Месяц светил в окно, и луч его играл по земляному полу хаты» (1, с. 501). «Между тем луна начала одеваться тучами и на море поднялся туман…» (1, с. 501). «Он (слепой) шел так близко от воды, что казалось, сейчас волна его схватит и унесет…» (1, с. 501).

Нередко олицетворение явлений природы вводится в роман как фактор, вызывающий в герое известные настроения, желания, мысли, которые в свою очередь переносятся в какой-то мере обратно в природу – она рисуется в преломлении психики героя (4, с. 291): «Лишь изредка умирающий ветер шумел вершинами тополей» (1, с. 559). «Я подошел к краю площадки и посмотрел вниз, голова чуть-чуть у меня не закружилась; там внизу казалось темно и холодно, как в гробе; мшистые зубцы скал, сброшенных грозою и временем, ожидали своей добычи» (1, с. 570). «Метель гудела сильнее и сильнее, — точно наша родимая, северная, только ее дикие напевы были печальнее, заунывнее» (1, с. 478).

Наряду с метафорами в языке романа представлены сравнения. Переключение Лермонтова на реалистический стиль не могло не отразиться и на характере его сравнений. Сравнения становятся более простыми, точными, конкретными и мотивированными. Однако сохраняется их эмоционально-экспрессивный, субъективно-оценочный характер. Так, в «Герое нашего времени», произведении подлинно реалистического искусства, нашли отражение черты романтического стиля: «Тихо было все на небе и на земле, как в сердце человека в минуту утренней молитвы…» (1, с. 475) (психологическое сравнение). «Что за глаза! Они так и сверкали, будто два угля» (о глазах Бэлы) (1, с. 472) (гиперболическое сравнение).

Немало в романе бытовых сравнений, которые обращаются не только к условно-поэтическим предметам (кинжал), но и к реальным вещам дворянско-интеллигентского и даже народно-трудового обихода: «Мысль не застать ее уже в Пятигорске молотком ударяла мне в сердце!» (1, с. 576). Особенно бытовыми сравнениями насыщена речь Максима Максимыча: «Видал я-с иных в деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой» (1, с. 467). «Все горы видны были как на блюдечке» (1, с. 480). Сравнения, которые даются в повествовании Максима Максимыча, в основном отличаются также разговорным характером, обычны в разговорной речи: «А уж ловок-то, ловок-то был (Казбич), как бес!» (1, с. 464). «…ведь нельзя же ему век сидеть здесь, как пришитому к твоей юбке…» (1, с. 480). «Ну, право, вспомнить смешно: я бегал за нею, точно какая-нибудь нянька» (1, с. 480).

Богатым источником, откуда черпался материал для сравнения, служила для Лермонтова природа. С нею Лермонтовым сопоставлялся чаще всего человек (его действия, душевные переживания). В «Герое нашего времени» Лермонтовым используются для сравнения образы животных, птиц и растений, как правило, таких, которые по литературной традиции считались особенно поэтическими, это – лань, серна, птица (птичка), цветок и листок. Так, образ серны применяется автором к поэтической дикарке Бэле: «И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны, так и заглядывали к вам в душу» (1, с. 463). «…сидит в углу, закутавшись в покрывало, не говорит и не смотрит: пуглива, как дикая серна» (1, с. 471).

С образом птички у Лермонтова соединяется представление легкости и быстроты движений, беспечности и вольности. О коне Казбича говорится: «Как птица нырнул он между ветвями…» (1, с. 465). Также о княжне Мери рассказывается: «Легче птички она к нему подскочила, нагнулась, подняла стакан…» (1, с. 515).

Довольно частые у Лермонтова образы цветка и листка ассоциируются обычно с представлениями увяданья, недолговечности, слабости, нежности, беспомощности, бесприютности, одиночества. Про Бэлу говорится: «Она дрожала, как лист, и глаза ее сверкали» (1, с. 481). В размышлениях Печорина: «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет!» (1, с. 539).

Образы зверя и змеи используются Лермонтовым в романе с противоположной целью (осудить героя, вызвать к нему антипатию). Так, о не пользующемся симпатией автора Грушницком рассказывается: «Грушницкий следил за нею, как хищный зверь…» (1, с. 522). О девушке-контрабандистке в «Тамани» говорится: «…она, как змея, скользнула между моими руками…» (1, с. 506). Вместе с тем образ змеи нередко имеет и прямое значение – вид змеи и ее движения: «…а внизу Арагва, обнявшись с другой безыменной речкой, шумно вырывающейся из черного, полного мглою ущелья, тянется серебряною нитью и сверкает, как змея своею чешуею» (1, с. 457). «Направо и налево чернели мрачные, таинственные пропасти, и туманы, клубясь и извиваясь, как змеи, сползали туда по морщинам соседних скал, будто чувствуя и пугаясь приближения дня» (1, с. 474).

Неоднократно Лермонтов обращается к сравнениям в своей пейзажной живописи. Подобные сравнения стремятся представить природу живою, одушевленною: «…казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу …» (1, с. 475). «…ветер, врываясь в ущелья, ревел, свистал, как Соловей-разбойник…» (1, с. 477). «… голова Машука дымилась, как загашенный факел; кругом его вились и ползали, как змеи, серые клочки облаков, задержанные в своем стремлении и будто зацепившиеся за колючий его кустарник» (1, с. 525). Здесь нельзя не согласиться с С.В. Шуваловым в том, что «такого рода сравнения одновременно увеличивают изобразительность и повышают эмоциональный тон картины» (4, с. 298).

Исследователи творчества М.Ю. Лермонтова (Перльмуттер Л.Б., Шувалов С.В. и др.) не раз отмечали, что пейзажи романа характеризуются реалистической точностью словоупотребления. Реалистическую точность языка пейзажа в «Герое нашего времени» отмечал еще С. Шевырев, который писал: «с особенным удовольствием можем мы заметить в похвалу нового кавказского живописца, что он не увлекся пестротою и яркостью красок, а, верный вкусу изящного, покорил трезвую кисть свою картинам природы и списывал их без всякого преувеличения и приторной выисканности...» (2, с. 352). Вместе с тем некоторые черты романтизма (в слабой степени) все же присутствуют в пейзажах. Например, широкое употребление эпитетов со значением цвета, обычное у романтиков, но у Лермонтова приобретающее реалистический характер: «Со всех сторон горы неприступные, красноватые скалы, обвешанные зеленым плющом и увенчанные купами чинар, желтые обрывы, исчерченные промоинами, а там высоко-высоко золотая бахрома снегов, а внизу Арагва, обнявшись с другой безыменной речкой, шумно вырывающейся из черного, полного мглою ущелья, тянется серебряною нитью и сверкает, как змея своею чешуею» (1, с. 456-457). «Налево чернело глубокое ущелье; за ним и впереди нас темно-синие вершины гор, изрытые морщинами, покрытые слоями снега, рисовались на бледном небосклоне, еще сохранявшем последний отблеск зари» (1, с. 458).

Вообще эпитеты в пейзажах романа представлены довольно широко. Изображая природу Кавказа, автор обращает преимущественное внимание на яркое, блестящее и цветное, однако, в соответствии с общим реалистическим стилем, стремится к правдивому воспроизведению действительности и избегает гиперболизма и нарочитости в своих световых эффектах: «…вдали те же горы, но хоть бы две скалы похожие одна на другую, - и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остался жить навеки…» (1, с. 476). Эпитеты при этом являются органической частью всей стилистической ткани произведения.

Таким образом, можно констатировать, что в романе «Герой нашего времени» Лермонтов сумел во многих из использованных им тропов (метафор, олицетворений, сравнений, эпитетов) органически сочетать глубокую эмоциональную экспрессивность с живой и конкретной образностью.

Список литературы:

1. Лермонтов М.Ю. Герой нашего времени / Сочинения в двух томах. – М.: Правда, 1990. - Т. 2. – 704 с.

2. Перльмуттер Л. Б. Язык прозы М. Ю. Лермонтова / Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: Исследования и материалы: Сборник первый. — М.: ОГИЗ; Гос. изд-во худож. лит., 1941. — С. 310—355.

3. Чехов в воспоминаниях современников. – М., 1954.

4. Шувалов С. В. Мастерство Лермонтова / Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: Исследования и материалы: Сборник первый. — М.: ОГИЗ; Гос. изд-во худож. лит., 1941. — С. 251—309.

5