Симфоническая поэма М.А.Балакирева "Тамара"

Сочинение по симфонической поэме

М.А. Балакирева «Тамара»

Выполнила студентка 726 гр. ФМИХИ

Соломенникова Валентина

Суровая и величественная природа Кавказа, самобытность песен и плясок народов, населяющих его, удивительные древние легенды, сохраняющихся в памяти людей и названиях рек, гор и ущелий, вдохновляли многих мастеров искусства на бессмертные произведения, которые волнуют человеческую душу до сих пор. А если произведения музыки, живописи и поэзии навеяны одним впечатлением, если творцы попытались воплотить в жизнь чувства и мысли, возникшие под влиянием одного легендарного события, то загадочные события, воплощенные мастерами с помощью своего искусства, заставят читателей, слушателей, зрителей мыслить, волноваться, испытывать противоречивые эмоции, и поражаться красоте этих произведений.

Так случилось с симфонической поэмой Милия Алексеевича Балакирева «Тамара», первоначальный замысел которой возник у композитора под впечатлением путешествий на Кавказ в 1862 и 1863 годах. Неудивительно, что проезжая над зловещим Дарьяльским ущельем, по которому с грохотом неслись пенные валы Терека, композитор вспомнил балладу Михаила Юрьевича Лермонтова о губительной силе страсти, не прекращающейся ни на миг борьбе Добра и Зла, воплощенной в вечном противостоянии женского и мужского начала.

XIX век – это то благодатное время, когда впечатлениями о произведениях любимых авторов охотно делились с друзьями в переписке. Благодаря этому искусствоведы и историки музыки и литературы могут почерпнуть немало интересных фактов о замысле того или иного произведения, заставляющее мыслить и чувствовать не одно поколение поклонников. Так, очарованный Кавказскими красотами, навеявшими воспоминание о поэме Лермонтова, Балакирев писал своему другу, композитору Владимиру Васильевичу Стасову из Ессентуков: «...Лермонтов из всего русского сильнее на меня действует... Мы совпадаем во многом, я люблю такую же природу, как и Лермонтов, она на меня так же сильно действует... и много есть еще струн, которые Лермонтов затрагивает, которые отзываются во мне». И эти «струны», действительно, благотворно сказались на культурном наследии России. Ведь Милий Алексеевич написал настоящий музыкальный шедевр.

На самом деле, из множества грузинских легенд о царице Тамаре, с правлением которой связан один из благодатнейших периодов средневековой истории Грузии, нет ни одного упоминания о событиях, рассказанных в балладе Лермонтовым. Более того, придворный поэт царицы Шота Руставели в прославленном поэтическом произведении «Витязь в тигровой шкуре» описывает образ правительницы, не только блистающей красотой, но и поражающей мудростью, благочестием, справедливым и милостивым отношением к подданным. Несомненно, что среди царской свиты находились рыцари, готовые ради взгляда прекрасной дамы на любые подвиги. Но культура Средневековья предполагала целомудренно – возвышенные отношения с недоступным (по разным причинам) объектом любовных переживаний, Прекрасной Дамой, какой, несомненно, являлась благородная, образованная и благочестивая царица. Да и нужны ли были какие-либо обещания рыцарю, для которого совершить подвиг во имя Достойнейшей было делом всей жизни? А кто из Прекрасных Дам могла сравниться с царицей, стремящейся облегчить жизнь своего народа, принести процветание родной стране?

Тамара, как представительница царственной династии, не могла оставить страну без наследника, она неоднократно вступала в брак, ее супругами являлись царевичи из России и Персии, оставила после себя дочь и сына. Единственное соответствие балладе Лермонтова - подтвержденный историей факт, что Тамара умерла еще не старой женщиной в пещерном монастыре Вардзиа. Но вела она уединенную монашескую жизнь, после смерти была причислена к лику святых.

Из русских поэтов, отличающихся интересом к самобытной культуре Кавказа, не только Лермонтов посетил Дарьяльское ущелье и оставил об этом интереснейшие строки. В очерке «Путешествие в Арзрум» Александр Сергеевич Пушкин так передал свои впечатления о Дарьяльском ущелье: « В семи верстах от Ларса находится Дариальский пост. Ущелье носит то же имя. Скалы с обеих сторон стоят параллельными стенами. Здесь узко… Клочок неба, как лента, синеет над вашей головою. Ручьи, падают с горной высоты мелкими и разбрызганными струями… В иных местах Терек подмывает самую подошву скал, и на дороге в виде плотины навалены каменья…Против Дариала на крутой скале видны развалины крепости. Предание гласит, что в ней скрывалась какая-то царица Дария, давшая свое имя ущелью, - сказка. Дариал на древнем персидском языке значит ворота. По свидетельству Плиния, Кавказские врата, ошибочно называемые Каспийскими, находились здесь. Тут была воздвигнута и крепость для удержания набегов диких племен…»

Так что вместо имени Тамара у Пушкина, посетившего Дарьяльское ущелье, появляется имя Дария, хотя он критически относится к романтической версии названия ущелья.

Дарьяльское ущелье также являлось пограничным районом Древней Грузии, по нему проходит часть Военно-Грузинской дороги, так что появление трупов воинов на дне ущелья могут объясняться и попытками врагов проникнуть на охраняемую территорию.

Есть версия и об имеретинской царице XVII Тамаре, чье имя связано с междоусобицами в Грузии. Впрочем, легенды о жестоких знатных красавицах, ради честолюбия отправивших на гибель своих возлюбленных, существовали издавна и не обязательно были связаны с определенным местом. И поэты-романтики посвятили этой теме не одно произведение. Как известно, еще в юности, Лермонтов перевел балладу Шиллера «Перчатка», в которой, не скрывая негодования, описывает случай при дворе короля Франции Франциска I. Сюжет баллады таков: во время представления с дикими зверями знатная дама из свиты королевы требует у своего рыцаря, рискуя жизнью, доказать ей перед всеми собравшимися в цирке вельможами силу своей любви. Он должен спуститься на арену к разъяренным хищникам и поднять перчатку, которую она случайно обронила. Юноша понимает, что обманулся в выборе Прекрасной Дамы: под прекрасной внешностью скрывается честолюбивое, безжалостное существо. Но не может отказаться от «подвига», ведь тогда его заклеймят как труса…

Кроме того, в любовной лирике, посвященной современницам, Лермонтов оставил немало печальных строк, наполненных размышлениями о невозможности найти чистую, беззаветно преданную душу. Другими словами, тема женского вероломства волновала поэта всегда. Неудивительно, что, рисуя Дарьяльское ущелье, центральное место Лермонтов отвел именно полуразрушенной башне. Подпись к рисунку гласит: «Дарьяльское ущелье и башня Тамары».

Почему же из всех Кавказских легенд и героических историй, легенда о Тамаре, которая не подтверждается историческими данными, заинтересовала Балакирева? Возможно, это связано с тем, что когда-то, еще никому не известным юношей, приехавшим в Петербург из Нижнего Новгорода, в одном из музыкальных салонов он познакомился с Владимиром Федоровичем Одоевским, который, по праву считается не только «отцом русской музыкальной критики», но и мистиком, воспринимающим мир, основываясь на эмоциях, интуиции, видящим символический смысл в происшествиях, словах и поступках окружающих его людей. Одоевский также какое-то время был членом «Общества любомудрия». Общение с таким человеком не могло не привнести определенные черты в мировоззрение молодого музыканта.

Какой же предстает перед нами легендарная Тамара в произведениях Балакирева и Лермонтова? И композитор, и поэт строят образ героини на основе контраста: неземная красота и коварство, не находящее объяснения человеческим разумом. Следуя путем любимого поэта, Балакирев передает в первой музыкальной картине суровый пейзаж мрачного Дарьяльского ущелья, где в Черном замке под неусыпной стражей молчаливого евнуха Тамара встречает одинокого путника. Его заманил в зловещую Черную башню чарующий голос, зову которого невозможно противиться. Рокот литавр и низкие стоны струнных инструментов, символизирующие звуки природы сменяет мотив в тембре звучания английского рожка, повторяемый гобоем. Композитор словно передает, как меняются ощущения одинокого путника, удрученного мрачным гулом Терека, несущегося по пустынному каменистому ущелью. Он слышит нежные звуки приветливого голоса и стремится на дрожащий в темноте «золотой свет лампады».

И вот путник в чертогах царицы, ослепленный ее красотой, забывший обо всем на свете под губительными чарами ее страсти. Образ Тамары композитор передает мелодиями, украшенными восточным колоритом. Насыщенный тембр альтов, оплетенный подголосками, сменяет мелодия знойных тюркско–иранских напевов, которые переходят в безудержное звучание танцевальных мотивов, в которых угадываются темы зажигательных кавказских танцев.

Доминирует ориентальная, прихотливо вьющаяся, играющая альтерациями мелодия. Она впервые звучит у высоких деревянных инструментов, что подчеркивает восточный колорит, на фоне характерного сопровождения, имитирующего барабанчик, а затем многократно повторяется, видоизменяясь. Красочная, полная страсти картина завершается эпилогом, который заключает форму музыкой, аналогичной вступлению, и одновременно воплощает последние строки стихотворения.

Ночь чудес, пережитая путником – последняя в его судьбе. Любовь «к прекрасной как ангел небесный» царице несет гибель. Но Тамара ли губит своего возлюбленного? Не является ли и она пленницей зловещей Черной башни? Ведь ее раскаяние и мольба о прощении звучат так искренне. Вспомним также, что облик героини Лермонтов рисует в белых тонах: «…в окне тогда что-то белело…». Причем это единственное упоминание о внешности Тамары. Поскольку белый цвет издревле считался цветом невинности, Лермонтов словно ставит перед читателем загадку: является ли Тамара действительной виновницей смерти путников, откликнувшихся на ее зов?

Именно эту загадку баллады Лермонтова с блеском воплотил Балакирев в своей симфонической поэме. Хотя, в отличие от баллады, он внес новый мотив – кавказские танцы, добавившие симфонической поэме новые красочные детали: в пышных чертогах царицы начинается шумный праздник. Танцы прекрасных дев сменяются зажигательными плясками горских юношей. Один восточный напев переходит в другой, увлекая слушателя знойным колоритом иранско-тюркских мелодий.

В произведении же Михаила Юрьевича Лермонтова Тамара, охраняемая бдительным евнухом в башне одна. Ни придворных, ни прислуги нет. Упоминание о возможной свите царицы звучит только в сравнении: «Как будто в ту башню пустую сто юношей пылких и жен сошлися на свадьбу ночную, на тризну больших похорон». У читающего эти строки не может не возникнуть мысль, что, возможно, в качестве туриста, посетив заброшенную башню, гений русской литературы легко воссоздал в своем воображении и трепет горящих свечей под темными сводами замка, и легконогих красавцев-горцев, скользящих по каменным плитам в быстром танце, и полные грации танцы нарядных девушек. И среди них, словно самый яркий бриллиант в короне, блистает несравненная красота царицы. Поэтому, возможно, и тот, кто откликнулся на зов Тамары, видит духовным зрением и эту свиту, и танцы, поражающие самое изысканное воображение. На самом же деле, в нашем, человеческом измерении, Черная башня пуста, но продолжает притягивать души тех, кто, обладая особым даром, способен услышать зов духов. Перед каждым из этих путников предстает выбор – пройти мимо зловещей башни или, на беду себе, проникнуть в нее, чтобы узнать тайну, расплатившись за это жизнью.

Это противоречивое во многом произведение, по мысли автора, несет философскую подоплеку: любовь и смерть неотделимы друг от друга, так же как миг счастья и расплата за него. Почему же только героиню баллады поэт называет по имени? Возможно, он считает, что Зло должно быть названо, а жертвы коварства – отомщены.

Таким образом, Тамара Лермонтова - пленница древней, как мир, Черной Башни, более приближена миру Духов, по каким-то причинам испытывающих или наказывающих тех, кто проникает на их «территорию».

Тамара симфонической поэмы более приближена к «земной» жизни, она, скорее, находится под «гнетом» древнего закона, согласно которому царица не может ни с кем связывать себя прочными любовными узами. А пламенное сердце ее жаждет страсти, перед которой Тамара не в силах устоять. Но приходит неотвратимый момент, когда за радостями любви приходит страшная расплата – гибель того, кто дерзнул принять вызов судьбы, стал избранником царицы.

В том, что образ героини симфонической поэмы отличается от героини баллады, по мотивам которой было создано произведение Балакирева, нет ничего удивительного: композитор, являясь читателем, увидел свою Тамару, «через свою призму» пропустив ее облик, по-своему объяснил причину ее поступков.

Это сочинение Милий Алексеевич Балакирев писал долго, с большими перерывами и посвятил создателю жанра симфонической поэмы Ференцу Листу. Первое исполнение, которое состоялось на Родине под управлением самого автора, не имело шумного успеха. Но, прозвучавшая за рубежом, «Тамара» имела колоссальное признание. Произведение получило много лестных отзывов, в частности французский композитор, знаток и исследователь народной песни Бурго-Дюкудре писал Балакиреву: «Когда я слушаю «Тамару», мне кажется, что я вдыхаю благоухание экзотических цветов. Чувствуешь себя перенесенным действительно в новый мир, и глубокая поэзия, которой отмечено ваше сочинение, раскрывает нам сущности, совершенно отличные от тех, с которыми мы, западники, знакомы». И вновь новый взгляд на произведение, новое мнение, которого, возможно, не ожидал автор.

Новый успех симфонической поэме «Тамара» принес балет, поставленный на гениальную музыку Балакирева. Он был поставлен для «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже. Премьера состоялась 20 мая 1912 года в театре Шатле, главную партию Тамары исполнила выдающаяся балерина того времени – Тамара Карсавина. Ее партнером стал Адольф Больм, так же всемирно известный танцор. Эта постановка отличалась экзотичностью и некой эротичностью, если учитывать либретто Бакста. Тамара была представлена зрителям страстной, драматичной, но несколько жестокой. Именно она, увлекая путника изысканной пластикой восточного танца, вонзает в его грудь кинжал, а затем хладнокровно глядит, как верные слуги бросают его тело с утеса в реку.

Но все же, несмотря на дальнейший успех симфонической поэмы, которая продолжила свою жизнь в балете, замысел автора этого произведения не мог быть до конца раскрытым в ХХ веке. И лишь наши современники смогли не только осмыслить это великое произведение, но и трактовать его наиболее близко к авторскому замыслу.

Подтверждением этому является балет «Тамара», воплощенный уже в наше время. В 2006 году балет был заново поставлен в Москве, на сцене Кремлёвского дворца съездов в рамках проекта  Андриса Лиепы  «Русские сезоны ХХI века» хореографом Юрисом Сморигинасом. Сценография балета — Анны Нежной на основе Леона Бакста. Двадцатиминутная партитура Милия Алексеевича Балакирева была дополнена музыкальными фрагментами из других его произведений. Было написано новое либретто, в котором появился дополнительный мотив о погибшем муже Тамары — в результате героиня спектакля стала не просто жестокой убийцей, но страдающей вдовой, мстящей за смерть любимого мужа. И хотя образ героини был вновь переосмыслен и по-человечески еще более приближен к зрителю, музыкальная тема Балакирева, связанная с Тамарой, отражена в этой балетной постановке наиболее ярко.

Интересно и световое оформление балета: благодаря декорациям и современному освещению, действие происходит не только в башне, но и на берегу, а потом и в водах Терека. Героиня оказывается во власти стихии, более того, появляется тот, к кому она стремится. Дух ли это ее убитого возлюбленного, или Демон, во власти которого она находится, - каждый зритель может домыслить новый сюжет по-своему. Интересно, что в этой постановке сценический костюм Тамары несколько раз меняется, но белый цвет в нем отсутствует. Нет белого цвета и в облачении многочисленной свиты царицы. Зато в костюме возлюбленного Тамары превалирует белый цвет, только он является положительным героем истории, переосмысленной в ХХI веке.

Одинокая фигура женщины в черной накидке, освещенная мрачным светом луны, пластика ее танца на берегу реки, вызывающая тень того, к кому пришла она в сумерки - это и вступление, и эпилог балета, совпадающие с музыкальным замыслом Балакирева.

Древние легенды хранят в себе какую-то загадку. И не только сказочное и фантастическое в сюжете волнует при встрече с древним источником мудрости. Оно также позволяет философски осмыслить такие духовные ценности, как добро, противостояние злу, умение отличить истинную красоту от ложной.

Тайны Кавказа как место грандиозных сражений, загадочных легенд, самобытной культуры, поражающих воображение, впервые оказавшейся там творческой личности вдохновили не на одно прекраснейшее произведение. Балакирев, так же как и Лермонтов, был навсегда заворожен таинственным миром Кавказа, поэтому и произведения, музыкальное и поэтическое, волнуют до сих пор и вдохновляют все новых мастеров искусства на интересные творения.