"Очкарик" Рассказ

Очкарик

Этот новенький, что появился в нашем классе где-то в середине марта, нам сразу не понравился. Обычно с новенькими мы сначала знакомились, потом для порядку били за школой, «на нашем месте», а потом уже окончательно принимали в свою команду. А этот, мы даже имени его не спрашивали, ну не понравился сразу. Был он какой-то маленький, щупленький, прыщавый, в старомодных неестественных очках и до противности правильный. Говорил гнусаво, постоянно щурил свои маленькие глазки и беспрестанно поправлял вечно съезжающие на пухлый нос роговые очки. Одним словом - «очкарик». Решили не знакомиться, а бить сразу.

Мишка – наш главный предводитель – скривил рот, плюнул по-взрослому через левое плечо и пробасил: «Очкарик», после уроков пойдёшь с нами. Поговорить надо». «Я не могу», - тихо прогнусавил «очкарик». «Смогёшь», - Мишка поднёс к носу «очкарика» свой увесистый кулак и картинно загоготал.

«Наше место» – это давно облюбованная небольшая площадка сразу за школой. Здесь мы обсуждали уроки, менялись камешками и ракушками, играли в лапту и салки, здесь же решали все текущие вопросы, то есть курили иногда махорку потихоря от мамань, витиевато матерились и, конечно, били для порядку всех новеньких.

Толпа на этот раз собралась большая. Не только наши пришли, даже старшаки, которые нас боялись, а значит - уважали. Плотным кольцом окружили мы место, в центре которого уже стояли «очкарик» и Мишка. Последний разминал свои огромедные кулачища, по-взрослому сплёвывал через левое плечо и снисходительно поглядывал на «очкарика». Тот стоял неподвижно, как-то даже маненько пришибленно. И только поправлял свои съезжающие на нос очки. «Давай, бей», - наконец сказал Мишка. Да побыстрее, нам ещё червей для рыбалки копать». «Я первый не бью. Тем более беззащитных», - как-то тихо, но очень отчётливо прозвучали слова «очкарика». Мишка даже задохнулся от такой наглости. Сразу и не сообразил, как достойно и правильно ответить. И, чтобы не показаться глупым, только и процедил сквозь зубы: «Ну, смотри, сам напросился». Он, как и делал раньше в таких случаях, сначала дёрнул плечами, а затем резко выбросил своё кулачище вперёд. Что было дальше, мы сразу даже и не сообразили. Кулак просвистел где-то рядом с ухом «очкарика», и в тот же миг Мишка как-то неестественно дёрнулся, потом схватился обеими руками за живот и медленно сполз на землю, не успев даже произнести своего любимого матерного слова. «Ни фига себе! - сказал кто-то в толпе. - Вот это «очкарик». Вот это вмазал!» А «очкарик» поправил свои большие очки, потом нагнулся к Мишке и протянул руку: «Давай помогу». «Да пошёл ты», - теперь уже выругался Мишка по полной матерной программе. «Очкарик» молча повернулся и быстрым шагом направился в сторону низеньких новых изб на краю нашего небольшого Заречинска.

Дня через два, на уроке физики, в дверь сначала постучали, потом появился наш директор. Мы, как ужаленные, вскочили, потому что приход директора означал только одно – будут разборки. «Можно, Анна Сергеевна, - сказал директор. - Я на минуточку. А вы проходите, пожалуйста». И в класс вошла невысокая женщина в скромном, городского покроя платье и косынкой в руках. Она подошла к столу, кивнула нашей классной и повернулась к нам. «Здравствуйте, меня зовут Елена Михайловна. Я мама Володи». Мишка, сидевший рядом со мной (растерянный сначала, видимо, от непоняток происходящего и боязни в очередной раз оказаться в центре скандала), как-то облегчённо вдруг выдохнул и потом чуть ли не весело пробасил: «А у нас нет в классе Володи». «Володя – это «очкарик», как вы его называете». Тишина в классе стала ещё тише, хотя и так она была почти «мёртвой». Мы только как-то дружно все сразу обернулись и посмотрели на «очкарика», который сидел один на последней парте и поправлял свои большие роговые очки. «Аааа…», - тихо протянул Мишка. «Так вот я пришла, чтобы пригласить всех-всех. И Вас, Анатолий Сергеевич, и вас, Анна Сергеевна, и вас – мама Володи обвела класс рукой – на новоселье. Наконец мы обустроились и теперь хотелось бы отметить новоселье по вашим, по нашим теперь, Заречинским обычаям. Ждём вас завтра сразу после уроков».

«А чо… - пригласили, значит пойдём», - и это последнее слово, произнесённое Мишкой, поставило окончательную точку в нашем, длившемся уже два часа споре – идти или не идти. Зеречинск – посёлок небольшой. Отсюда ещё совсем недавно на фронт уходили наши отцы и деды, наши братья. Вся деревня собиралась в годы войны по любому случаю: письмо ли с фронта кому пришло, корова ли отелилась и сеном нужно пособить. Да мало ли в деревне о чём посудачить да помочь, поддержать. Так само собой и сложилась эта дружба, понятная только заречинцам. Мало кто вернулся с фронта. Рук рабочих не хватало, потому и рады были каждому новому переселенцу: встречали как родных, привечали, помогали. Но и традиция сложилась в посёлке: новосёлы, отстроив заново или поправив чей-то брошенный домик, приводили его в порядок и потом зазывали всю деревню на новоселье, как бы роднясь навеки с заречинскими. И традиция эта почиталась не только старожилами: мы, ребятишки, в те послевоенные годы беспрекословно слушались родителей и чтили все деревенские законы.

Что же касается неожиданного приглашения мамы нашего «очкарика», то спор скорее возник не из-за того, идти или нет. Были на завтра дела поважнее: в кой-то раз пацаны из соседней Михайловки согласились наконец на рыдванках и телегах приехать к нам да померится, кто больше в нашей Быстрянке лещей наловит. И сети оставшиеся отцовские, и бредни уже заготовили. Да червей накопали, да на удочки конские лески примастерили. Вот и горланили, скорее по привычке покричать, чем вопрос решить. Мишка всё и решил: «Пригласили, значит пойдём. А михайловские – не дураки: понять - поймут. В следующий раз порыбачим. Рыба не передохнет, сети не продырявятся».

В избу мы заходили по одному, скидывая на крытом крыльце обувку и старательно вытирая огрубевшие пятки о половичок. Елена Михайловна встречала нас в просторных сенях, с каждым здоровалась и подбадривала: «Проходите, проходите. Одёжку скидывайте вот сюда. Взрослые будут завтра. Сегодня только вы».

Передняя была большая, светлая. Первое, что сразу бросилось в глаза – три высокие, до потолка, этажерки, сплошь заставленные книгами. «Жюль Верн, Каверин, Вальтер Скотт, Энциклопедия…», - медленно, по слогам читал Мишка. «Книжки Володя уже все перечитал, кто хочет – может взять, тоже почитать», - услышали мы голос мамы очка…Володи.

Рядом с этажерками на комоде стояли красивые вазы из стекла и меди. «А эти кубки Володя получил на чемпионате по боксу, мы же в Славянске жили, там спортивная секция хорошая, Володя – чемпионом города был».

На небольшом сундуке в углу возвышался патефон, старомодный, красивый, с новыми блестящими иголками. Рядом - коробка с виниловыми пластинками. «Георг Отс, Фёдор Шаляпин, Пётр Лещенко…», - снова по слогам читал Мишка. «Ни фига себе. Вот это «очкарик», - сказал кто-то из толпы. «Вот этот Володя», - поправил его Мишка.

«Проходите к столу, сказала Елена Михайловна и распахнула дверь в соседнюю комнату. - Пока рассаживайтесь, сейчас Володя принесёт блины. Сам готовил».

Расходились мы поздно. Уже загнали в стойла коров с пастбища, доярки процедили молоко парное и разлили их по крынкам, старушки закрыли ставни в избах, а над Заречинском повис молодой месяц, предвещавший назавтра чистую и ясную погоду.

Ребята о чём-то шумно спорили и смеялись. Один Мишка шёл молча и думал о чём-то о своём. Перед его глазами медленно проплывали уставленные книгами этажерки, сияющие вазы из стекла и меди, виниловые патефонные пластинки, деревянные тарелки, доверху наполненные дымящимися блинами. И слышался тихий голос Елены Михайловны: «Да вы угощайтесь. Мы не деревенские. Простите, если что не так. Всю жизнь в городе прожили. Отец инженером на заводе. Володя родился слабеньким. Думали – не выживет. В третьем классе совсем из-за хвори в школу не ходил. Директор по весне уже сказал: «Ну, сам усвоит всё за класс, сдаст – переведём». Володя за месяц всё выучил. Перевели. Потом стал, как отец, спортом заниматься. Каждый день – спозаранку вставал. Обтирался, закалялся. В спортивную секцию сам пошёл. Чемпионом по боксу стал. Книги не успевали покупать, до дыр зачитывал. Рыбачить научился - у нас в Славянске тоже речушка небольшая. И в хоре церковном пел – других-то возможностей по музыке не было. Вот и пел, на гармонии научился играть. И не хныкал никогда, не плакался, не гнулся, хотя трудностей было… Особенно, когда отец на фронт ушёл. Да так и не вернулся…

А в деревню пришлось переехать: врачи посоветовали. У Володи малокровие, а здесь воздух другой, молоко парное, природа живая, живность настоящая. Здесь люди человечнее… Здесь, мы думаем, чужими с Володей не будем».

А Володя тихо сидел за краешком стола, близоруко щурился и только поправлял беспрестанно свои большие роговые очки.