Повесть «Один день Ивана Денисовича»

Сегодня мы…

· Узнаем об истории написания и публикации повести «Один день Ивана Денисовича».

· Поговорим о художественном своеобразии повести Солженицына.

· Выясним, что сделало эту повесть одним из знаковых произведений своего времени.

Может ли литературное произведение изменить не только литературный процесс, но и саму историю? Искусствоведы полагают, что может. Во всяком случае, считается, что повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» оказала сильнейшее влияние не только на всю литературу своего времени, но и на сознание людей, и даже на дальнейший ход советской истории. Но что же в этом произведении такого поразительного?

Для Александра Солженицына эта повесть не была дебютным произведением. Он с юности писал художественные тексты и рассылал их в редакции журналов, в том числе и с фронта. Да и во время своего заключения в лагерях Солженицын написал немало произведений.

Замысел нового текста у него тоже возник в лагере, в Северном Казахстане. Об этом замысле Александр Солженицын вспоминал:

«Я в 50-м году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и подумал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути, достаточно описать один всего день в подробностях, в мельчайших подробностях, притом день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а — рядовой, вот тот самый день, из которого складываются годы».

Этот замысел Солженицын решил воплотить в жизнь только через девять лет в Рязани, где он поселился после возвращения из ссылки. Работа у него заняла всего полтора месяца. Затем Солженицын позволил рассказу «отлежаться» и даже убрал из него самые резкие суждения о режиме.

Именно в таком виде зимой 1961 года увидел рассказ Александр Твардовский, редактор журнала «Новый мир». Рассказ произвёл на него сильнейшее впечатление.

Александр Трифонович пригласил Солженицына в Москву, где автор и члены редакции обговорили некоторые изменения.

В понимании Солженицына – он написал рассказ, хоть и большой, «натруженный». Но теперь произведение из-за объёма и количества персонажей стали называть повестью. Изменилось и название: вместо изначального «Щ-854. Жизнь одного зэка» произведение получило заглавие «Один день Ивана Денисовича».

Однако напечатать произведение такой тематики, даже в эпоху «оттепели», было непросто. Александр Твардовский заручился отзывами видных литераторов: Чуковского, Маршака, Паустовского, Эренбурга. Все они были восхищены повестью Солженицына.

Но этого было бы недостаточно для публикации.

И тогда Твардовский обратился напрямую к Хрущёву. Он передал рукопись помощнику Хрущёва и приложил записку, в которой были и такие слова:

«Речь идёт о поразительно талантливой повести А. Солженицына ″Один день Ивана Денисовича″. Имя этого автора до сих пор никому не было известно, но завтра может стать одним из замечательных имён нашей литературы».

Хрущёв ознакомился с повестью, был очень взволнован ею и одобрил её для печати.

Повесть «Один день Ивана Денисовича» вышла в свет в ноябре 1962 года, в журнале «Новый мир». Вскоре она была переиздана и перепечатана сначала в других журналах, а потом и вышла отдельным тиражом. Известие о публикации повести распространилось по всему миру. За ней занимали очереди. В газетах и журналах появилось 47 положительных рецензий, написанных маститыми литераторами.

«В нашу литературу пришёл сильный талант», – говорилось в одной из первых рецензий, написанной Константином Симоновым.

Люди занимали очередь, чтобы прочитать повесть в библиотеках. А Солженицына, который в одночасье стал знаменитым, захлестнул поток писем от бывших политических заключённых…

И всё же – что такого уникального было в повести? Может быть, Солженицын первым в литературе поднял тему сталинских лагерей? Нет. Ещё в 1940 году Лидия Чуковская написала повесть «Софья Петровна». Сталинские лагеря появляются и в эпилоге романа «Доктор Живаго» Бориса Пастернака – а к тому времени этот роман уже увидел свет за рубежом. Варлам Шаламов начал писать свои «Колымские рассказы» ещё в середине пятидесятых годов.

Может быть, повесть Солженицына стала первым опубликованным произведением на эту тему? Тоже нет. Незадолго до публикации «Одного дня Ивана Денисовича» вышел рассказ Георгия Шелеста «Самородок». Повествование было сосредоточено на бывших партийцах, которые теперь добывают золото на Колыме – и всё-таки остаются верными Партии. Тема была поднята, и словечки наподобие «зэк», «опер», «сексот» были введены в литературу.

Может быть, повесть Солженицына сильна своим историзмом? Отчасти это так и есть, поскольку автор скрупулёзно, с мельчайшими деталями воссоздаёт быт и атмосферу сталинских лагерей. Он создаёт правдивые, типичные портреты как заключённых, так и надзирателей.

Однако нельзя сказать, что повесть не вызывает вопросов в плане историзма. Так, прошлое главного героя, Ивана Денисовича Шухова, показано довольно туманно. Как Шухов оказался в «особом» лагере для политических? Сам герой рассказывает, что зимой 1942 года его армия попала в окружение на Северо-Западном фронте. Солдаты постепенно разбежались и были выловлены немцами поодиночке. Но через пару дней Шустов с четырьмя товарищами сумели сбежать к своим. Однако трёх из пятерых беглецов застрелил советский автоматчик, а Шухов с товарищем попали в лагерь.

«Были б умней — сказали б, что по лесам бродили, и ничего б им. А они открылись: мол, из плена немецкого. Из плена?? … Фашистские агенты! И за решётку».

Этот момент вызвал у историков массу вопросов, как и то, что в деле у Шухова было просто прописано, что он выполнял задание немецкой разведки. «Какое ж задание — ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь».

Но ведь для следователя НКВД критически важным было бы указать в деле – какое задание должен выполнять предполагаемый шпион. При этом на допросах Шухова просто избивают, требуя, чтобы он подписал признание. И направляют не в фильтрационный лагерь для бывших пленных, а в лагерь «особый», по статье «измена родине». И это в разгар боевых действий, когда на счету каждый боец!

Почему эти же вопросы не были заданы при публикации повести? Потому что эта публикация пришлась ко времени. Сам Александр Солженицын выразился о повести так: «…если бы Хрущёв именно в этот момент не атаковал Сталина ещё один раз — тоже бы не была напечатана».

Писателю даже открытым текстом предложили указать Сталина как виновника всего, что происходило в лагерях. Солженицыну это пришлось не по вкусу, но один раз имя Сталина в текст он всё-таки вставил.

Вполне соответствовал хрущёвскому курсу на борьбу с церковью и образ Алёшки-баптиста. Он предстаёт в образе безобидного сектанта, которому дали двадцать пять лет только потому, что «пора теперь такая: двадцать пять, одна мерка». Зато православные священники устами персонажей выставлены отошедшими от веры, развращёнными и живущими лучше всех на селе – и это уже в советское время, после сталинских репрессий и насаждения атеизма!

Итак, популярность повести отчасти объяснялась самим временем, в которое она была напечатана. Развенчание культа личности Сталина, обличение сталинской эпохи и разоблачение любых её отрицательных сторон, борьба с церковью – всё это приветствовалось правящими кругами и было востребовано у читателя.

Однако не следует сбрасывать со счетов и художественное богатство самого произведения Солженицына.

Мы уже говорили, что автор тщательно воссоздаёт детали быта «особого лагеря», расположенного где-то в тайге. Распорядок дня, устройство бараков и работа заключённых, кормёжка и посылки, возможность подработать, иерархия среди осуждённых, их разговоры и отношение к начальству. Читатель буквально погружается в лагерный мир, видит его устройство, от барака и карцеров до санчасти и караулки надзирателей. Он проживает вместе с «зэком Ща-восемьсот пятьдесят четыре» полный день. От пяти утра и побудочного удара по рельсе до последнего обыска и погружения героя в сон.

Бывшие заключённые, которые писали Солженицыну письма со словами благодарности, отмечали отлично прорисованные подробности лагерной жизни. Хотя и считали, что лагерь, в котором герой отбывает срок заключения, «из лёгких».

Автор нарочно выбирает день, который для Шухова вполне обычен, более того – может считаться хорошим. Но и этот день наполнен холодом и унижениями, попытками раздобыть еду или табак, припрятать при обыске такую мелочь, как кусок ножовки, изматывающей работой:

«Засыпал Шухов вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножёвкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся.

Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый».

Последняя фраза звучит горькой иронией. Читатель в полной мере может себе представить – чего стоят 3653 таких дня, которые составляют весь срок для персонажа. Да и автор замечает в финале: «Из-за високосных годов — три дня лишних набавлялось…» Подчёркивая при этом, что каждый такой день – испытание.

При этом главного героя Солженицын нарочно сделал самым обычным заключённым. Шухов – не партийный, не заговорщик, не баптист и не уголовник. Он человек из народа, крестьянин, попавший в лагеря скорее по нелепой случайности. Иван Денисович вполне смирился со своим положением и приспособился к нему. Он научился выживать в лагере и даже в однообразной лагерной жизни умудряется отыскать радующие его мелочи: возможность немного подработать, кусочек колбасы и даже сам азарт тяжёлого труда.

В бесчеловечных условиях, в условиях, где у людей нет даже имён – только номера – Шухов остаётся человеком. Ему противно снимать шапку перед надзирателями, он не хочет получать посылки – отнимать у своих детей хоть что-нибудь. Ему присуще чувство справедливости, он готов помочь своему товарищу при обыске. Или поделиться едой с баптистом Алёшей. Находит радость Иван Денисович и в тяжёлом труде, когда слой за слоем кладёт кирпичи.

«Ну как тебя на свободу отпускать? Без тебя ж тюрьма плакать будет!», - смеётся бригадир.

Однако лагеря все же бесповоротно меняют людей. Несмотря на всё человеческое, что сохраняет в себе герой, он чересчур уж приспосабливается к лагерной жизни, и она начинает казаться ему нормальной. В этом и заключается самое страшное – в постепенном отуплении сознания и восприятии того, что творится, как нормы. Шухов даже не знает, будет ли ему лучше на свободе – ведь говорят, что там не нужны такие, как он. Он только хотел бы повидать семью.

Шухов отнюдь не святой – ему присуще и лукавство, и грубость. То же самое можно сказать о всей портретной галерее персонажей. Сенька и Алёшка-баптист, Цезарь и кавторанг Букновский, даже «старый лагерный волк» Кузёмин – все они выведены как живые люди со своими недостатками. Например, Солженицын иронично обыгрывает отношение простого работяги Шухова к интеллигентам, которые и в лагерях продолжают спорить о высоких материях и культуре. Встречаются и отрицательные персонажи, такие как «шакал»-Фётюков. Практически все надзиратели также показаны бесчеловечными, жестокими типами.

Донести реалии лагерного быта Солженицыну помогает язык повести. Писатель смешивает несколько слоёв лексики. Язык повествователя близок к сказовому, язык главного героя – народный, но наполнен лагерным жаргоном и переосмысленными канцелярскими словечками. Этой речь противопоставляется высокопарный, книжный слог интеллигентов.

Прибегает Солженицын и к авторским неологизмам – таким, как похрястывать, обоспеть, недокурок, перевздохнуть и так далее.

Всё это вместе – живость и правдоподобие образов, оригинальность речи и особый колорит, возможность проникнуться бытом лагеря изнутри, сплетение человеческих судеб и важность проблематики – и сделало произведение настолько уникальным, остающимся интересным для читателя и сейчас.

Американский славист Франклин Рив отозвался о повести Солженицына так:

«В этой книге «обычный» человек в бесчеловечных условиях изучен до самых глубин».