Сценарий литературного вечера "Может просто рук не разнимут двое..."

«Может просто рук не разнимут двое...»

(Сценарий литературно-музыкальной композиции по стихам и письмам М. Цветаевой и Б. Пастернака)

Оснащение

Два портрета — Бориса Пастернака и Марины Цве­таевой. Они расположены на расстоянии друг от друга. Между ними — силуэты птиц. Пусть зрители сами дога­дываются, что это за птицы — почтовые голуби или со­ловьи. Можно вместо птиц использовать изображения почтовых конвертов и открыток...

На сцене ставится стол, за которым будут сидеть ве­дущие, на столе — свеча в подсвечнике, несколько книг, листы бумаги. Также понадобится еще один стол со сту­лом и, возможно, кресло, которое используется осталь­ными участниками.

Участников шестеро, но может быть и больше. Две девушки читают стихи и письма М. Цветаевой, два мо­лодых человека читают стихи и письма Б. Пастернака, двое ведущих. Из музыкальных инструментов использу­ются пианино и гитара.

Ход композиции

Звучит пианино — какой-нибудь произвольный, но дающий на­строй слушателям музыкальный фрагмент. Возможно это музыка Чайковского или Рахманинова. Под ее звучание тихо входит и садится за свой стол ведущий, перебирает бумаги, лежащие на его столе. Стремительно появляется первая чтица, музыка смолкает, и звучат стихи М. Цветаевой. Это стихотворение «Молитва» из ранней лирики поэтессы.

Первая чтица

Христос и Бог! Я жажду чуда

Теперь, сейчас, в начале дня!

О, дай мне умереть, покуда

Вся жизнь как книга для меня...-

(Стихотворение читается полностью.)

Закончив, чтица может присесть к свободному столу или в кресло на то время, пока говорит ведущий.

Ведущий. В стихотворении главное — жадность до жизненных переживаний и впечатлений, свойственная юной поэтессе. «Я жажду сразу всех дорог» — это ее де­виз, ее кредо. Она даже несколько всеядна в этом стрем­лении испытать все. Быть разбойником или астрологом, воительницей-амазонкой или священником в церкви — все равно, все одинаково интересно.

Главное — вес почувствовать, все попробовать, все познать. И даже сама смерть — лишь очередное острое ощущение, влекущая загадка

(Входит ведущая и продолжает рассказ, одновременно устраи­ваясь за столом).

Ведущая. Страстность натуры Марины Цветаевой проявилась уже в полудетском ее сборнике 1910 года «Вечерний альбом». Ее сестра Анастасия Ивановна Цве­таева вспоминает: «Мы были похожи, но смутно мне открывалась особая стать Мусиного чувства — не моя... Властная жадность встречать и любить все — одной, ее зоркое знание, что все это принадлежит одной ей, ей, ей — больше, чем всем... Тень враждебности падала от ее обладания — книгами, музыкой, природой — на тех, кто похоже чувствует. Движение оттолкнуть, заслонить, завладеть безраздельно, ни с кем не делить... быть един­ственной и первой — во всем!»

Первая чтица:

Чтобы пел надменный голос:

Гибель здесь — а там тюрьма,

Чтобы ночь со мной боролась,

Ночь сама!

Чтобы все враги — герои,

Чтоб войной кончался пир,

Чтобы в мире были двое —

Я — и мир!

Ведущая. Юная Марина Цветаева, конечно же, и не догадывалась, насколько пророческими окажутся ее ран­ние строчки, насколько они отражают ее еще не свер- шившуюся судьбу.

Ведущий. А немного позже — в 1914 году — появляется книга Бориса Пастернака «Близнец в тучах». Они с Мариной почти ровесники — он всего-то на два года старше. Удивительно неслучайным кажется название его поэтического сборника. Чувство полета, беспредельной открытости всему миру роднит двух молодых поэтов.

Первый чтец

Нет сил никаких у вечерних стрижей

Сдержать голубую прохладу.

Она прорвалась из горластых грудей

И льется, и нет с нею сладу...

. (Стихотворение Пастернака «Стрижи» читается полностью.)

Ведущий. У Пастернака такое же, как у Цветаевой, свободное дыхание и врожденное чувство полета. Стрижу ходить по земле мешают чрезмерно большие крылья. Он неуклюж на земле. Ведь птицы созданы для иной, воздушной стихии. Смысл их существования — вольный полет над обыденностью. В этом Борис и Мари­на похожи друг на друга.

Ведущая. Но знакомство их начнется гораздо позже. Отталкивание или слияние? Страсть или поединок? Роман в письмах длиною в несколько лет. С Мариной вообще нелегко было общаться. Ее дочь Ариадна Эфрон потом напишет в дневнике: «Эти Эвересты чувств (все­гда Эвересты по выси, Этны и Везувии по накалу). Воз­дух ее чувств был раскален и разряжен, она не понима­ла, что дышать им нельзя — только раз хлебнуть. Всех обитателей долин ощущала альпинистами. Не понимала человеческого утомления от высоты, у людей от нее де­лалась горная болезнь.

Первая чтица

Пожирающий огонь — мой конь.

Он копытами не бьет, не ржет.

Где мой конь дохнул — родник не бьет.

Где мой конь махнул — трава не растет.

Ох, огонь — мой конь — несытый едок!

Ох, огонь — мой конь — несытый ездок!

С красной гривою свились волоса...

Огневая полоса — в небеса.

Ведущий. В диалоге она, казалось, не могла уме­ститься, он был ей тесен, она выплескивалась из его ра­мок и невольно переходила на монолог. И потом, с кем она могла бы вести диалог? Кто был ей равен по накалу, по росту? Разве что Пастернак.

Первый чтец

Из сада, с качелей, с бухты-барахты

Вбегает ветка в трюмо!

Огромная, близкая, с каплей смарагда

На кончике кисти прямой...

(Стихотворение «Девочка» из книги «Сестра моя жизнь» читается полностью.)

Ведущая. Это стихотворение посвящено совсем не у Марине Цветаевой. Но образ девочки—сестры—ветки— у зеркального трюмо, отражающего мир во всей его многогранности, невольно заставляет вспомнить и о ней, о ее поэтической сущности. И здесь же — мысль о невозмож­ности реального соседства — встречи в быту, от которого сразу померкнет чудо высокого общения, накал диалога.

Ведущий. Когда Марина Цветаева и Борис Пастернак реально познакомились, им было сложно встречаться часто. Борис устает от Марины. Они оба устают друг от друга. Они, как два медведя в одной берлоге, наступа­ют друг другу на лапы. Им нужно пространство... И в письмах общение у них как-то лучше получалось.

Входит вторая чтица, держа в руках листы письма.

Вторая чтица. «Дорогой Пастернак. Это письмо будет о Ваших писаниях, и — если хватит места и охота не пропадет! — немножко о своих. Ваша книга — ожог. Та — ливень, а эта —ожог: мне было больно, но я не дула. Другие кольдекремом мажут, картофельной мукой присыпают! Под-ле-цы!) Ну вот, обожглась и загорелась,— и сна нет, и дня нет! Только Вы. Вы один... Бог по ошибке создал Вас человеком, оттого Вы так и не вжились — ни во что! И — конечно. Ваши стихи НЕ человеческие — ни приметы! Бог задумал Вас дубом,— сделал человеком, и в Вас ударяют все молнии... Вы должны жить! Лирические стихи... отдельные мгновения одного дви­жения: движение в прерывности... Лирика — это линия пунктиром, издалека — целая, черная, а вглядись...»:■'

Первая чтица

Это — круто налившийся свист

Это — щелканье сдавленных льдинок,

Это ночь, леденящая лист,

Это двух соловьев поединок.

/

Ведущий. Как похоже это «Определение поэзии» Бориса Пастернака на то, как воспринимает поэзию Ма­рина Цветаева. Кажется, и она могла бы сказать что-ни­будь подобное.

Первый чтец

Это — сладкий заглохший горох,

Это — слезы вселенной в лопатках,

Это — с пультов и флейт — Фигаро

Низвергается градом на грядку...

(Звучит музыкальный фрагмент. Лучше всего, если пианист возь­мет действительно что-то из «Фигаро».)

Ведущая. Они переписываются, когда Марина Цветаева уже в эмиграции. А в России Борис Леонидович смело печатает ее стихи в журнале «Русский современник». Он читает ее стихи с эстрады на своих творческих поэтических вечерах.

Второй чтец выходит и кланяется. (Можно включить магни­тофонную запись — аплодисменты, а можно поступить проще — аплодировать могут все, кто в этот момент на сцене.)

Второй чтец. «Нет, я вам лучше сейчас прочту стихи замечательного русского поэта Марины Цветае­вой. Вы получите неимоверное наслаждение, гораздо большее, чем от моих собственных стихов, я клянусь вам в этом, они мне самому доставляют столько радости, что я не могу быть скопидомом, я не могу, не имею пра­ва их утаить, я должен поделиться с вами».

После этих слов читается стихотворение М. Цветаевой «Рассвет на рельсах». Но читать его надо на два голоса Это как бы диалог двоих. "Чтецы встают далеко друг от друга — на разные края сце­ны. Начинает мужской голос (ведь это Пастернак читает Цветае­ву), потом подключается женский.

Первый чтец

(читает медленно, сидя на стуле, он словно что-то с усилием в себе преодолевает).

Покамест день не встал

С его страстями стравленными,

Из сырости и шпал

Россию восстанавливаю

Из сырости — и свай,

Из сырости — и серости.

Покамест день не встал

И не смешался стрелочник...

Первая чтица

(читает стоя, легче, азартнее, словно разгоняя, убыстряя темп к концу чтения. Ей лучше всего стоять за стулом, на котором пока сидит первый чтец);

. Из сырости — и стай...

Еще вестями шалыми

Лжет вороная сталь —

Еще Москва за шпалами!

Так, под упорством глаз —

Владением бесплотнейшим

Какая разлилась

Россия — в три полотнища!

Первый чтец

(читает открытым, полным голо­сом, вставая со стула, вглядываясь вдаль. В конце — широкий жест руки — «во всю горизонталь» .)

Так, посредине шпал,

Где даль шлагбаумом выросла,

Из сырости и шпал,

Из сырости — и сирости.

Покамест день не встал

С его страстями стравленными —

Во всю горизонталь

Россию восстанавливаю!

Чтец и чтица

(сходятся к середине сцены и по­следние слова читают вместе, возможно держась за руки или положив руки на плечи друг другу. Так — вместе — и читают последнюю строфу).

Без низости, без лжи:

Даль — да две рельсы синие...

Эй, вот она! — Держи!

По линиям, по линиям...

Чтец (поворачивается к партнерше и говорит, слов­но продолжая разговор в письмах). «Между прочим, я Ваши тут стихи читал «Цветаеву! Цветаеву!»—кри­чала аудитория, требуя продолжения...»

Чтица (снова отходит на расстояние — в дальний конец сцены. Она читает нервно и отрывисто. Здесь особенно важно передать ритм сбитого, учащенного дыхания. Ожидание — на пределе, смертельное ожида­ние письма. Исполняет стихотворение М. Цветаевой «Письмо» полностью).

Так писем не ждут,

Так ждут — письма!

Тряпичный лоскут,

Вокруг тесьма

Из клея.

Внутри — словцо.

И счастье. —

И это — все...

(И далее до конца.)

Второй чтец (выходит вперед). Из письма Бори­са Пастернака: «Завтра встану я другим, скреплюсь, возь­мусь за работу. А эту ночь проведу с тобой. Наконец-то они разошлись по двум комнатам. Я тебе начинал сего­дня пять писем. Мальчик болен гриппом. Женя — при нем, еще брат и невестка. Входили, выходили. Поток слов, который ты пила и выкачивала из меня, преры­вался. Мы отскакивали друг от друга. Письма летели к черту одно за другим. О, как ты чудно работаешь. Но не разрушай меня, я хочу жить с тобой, долго-долго жить... Меня потянуло поговорить с тобой, и тут я измерил раз­ницу. Мне именно стало невмоготу писать тебе, захоте­лось выйти взглянуть, что сделалось с воздухом и не­бом, чуть только поэт назвал поэта.,.»

(В конце своего отрывка, который исполнитель чи­тает, держа в руках лист бумаги, он комкает этот лист и бросает в сторону.)

Первый чтец (проходит по сцене, как сомнамбу­ла, читает тоже монотонно, но словно просыпается на строчках о Сенате. Потом как будто погружается в транс).

Не оперные поселяне,

Марина, куда мы зашли?

Общественное гулянье

С претензиями с земли.

Ну как тут отдаться занятью,

Когда по различью путей,

Как лошади в Римском Сенате,

Мы дики средь этих детей!..

Послушай, стихи с того света

Им будем читать только мы,

Как авторы Вед и Заветов

И пира во время чумы...

Звучит музыка, возможно, Рахманинова или Чайковского. Второй чтец и Вторая чтица исполняют на два голоса стихотворение М. Цветаевой, посвященное Б. Пастернаку.

Вторая чтица

(читает резко, рассерженно).

Рас-стояние: версты, мили...

Нас рас-ставили, рас-садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

Второй чтец

(исполняет с болью в голосе, с недо­умением, как бы трагически прозревая происшедшее).

Рас-стояние: версты, дали...

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это — сплав

Вдохновений и сухожилий...

Вторая чтица

Не рассорили — рассорили...

(И далее вдвоем по очереди до конца.)

Ведущий. Любовь к Борису Леонидовичу, зародив­шаяся давно, окрепшая с первых писем, долго была по­гребена под суетой текущих дел, страстей и дней. Те­перь она все поглощает. Теперь все помыслы — о нем, стихи — к нему, стремления — к нему, тетради заполне­ны им и письмами к нему и о нем.

Первая чтица. Из письма Марины Цветаевой: «Борис! 1 февраля, в воскресенье, в полдень родился мой сын Георгий. Борисом он был 9 месяцев в моем чреве и 10 дней на свете, но желание Сергея было назвать его Георгием — и я уступила. И после этого — облегчение. Знаете, какое чувство во мне сработало? Смута, дикая неловкость: Вас, любовь вводить в семью, приручать дикого зверя — любовь, обезоруживать барса...»

Ведущий. Действительно, если мы и говорим здесь о любви, то это совершенно особенная ее ипостась — выс­шая, не умещающаяся в тесные рамки семейных отно­шений, вообще ни в какие земные рамки не укладываю­щаяся. И Борис Пастернак это понимал, ведь еще в книге «Сестра моя — жизнь» он писал о подобном чувстве.

Первый чтец

Любимая — жуть! Когда любит поэт,

Влюбляется бог неприкаянный.

И хаос опять выползает на свет,

Как во времена ископаемых.

Глаза ему тонны туманов слезят.

Он застлан. Он кажется мамонтом.

Он вышел из моды. Он знает — нельзя:

Прошли времена и — безграмотно.

Вторая чтица. Из письма Марины Цветаевой: «Если бы я умерла, я бы все Ваши письма и книги взяла с собой в огонь. (В Праге есть крематорий.) — Уже было завещано Але — чтобы вместе сгореть — как в скитах».

Звучит очередной музыкальный фрагмент. Возможно, Рахманинов.

Ведущий. В письме к Марку Слониму Марина Цветаева напишет: «Мне нужен Пастернак — Борис — на несколько невечерних вечеров — и на всю вечность. Если это меня минует — то и жизнь, и призвание — все впу­стую. Наверное, минует. И жить бы я с ним все равно не сумела, — потому что слишком люблю. Но без любви мне все-таки на свете не жить».

Ведущая. Это особое состояние. «Слишком люб­лю» — настолько, что нельзя быть вместе. Бытовое «вместе» снижает чувство, приземляет его, делая обыденным, обывательским. Но Цветаева — из «небожителей любви», и от любимого человека она требует такой же высоты.

Первая чтица

Умирая, не скажу: была.

И не жаль, и не ищу виновных.

Есть на свете поважней дела

Страстных бурь и подвигов любовных..

Ты — крылом стучавший в эту грудь,

Молодой виновник вдохновенья —

Я тебе повелеваю: — «Будь»!

Я — не выйду из повиновенья.

Ведущий. Борис Пастернак это понимает. Но в его стихах есть еще один поворот темы — его любовь словно растворяется в окружающем мире, растекается в про­странстве и времени, в подробностях и деталях бытия. Любовь — всюду. Она — во всем.

Второй чтец

Давай ронять слова,

Как сад — янтарь и цедру,

Рассеянно и щедро,

Едва, едва, едва.

Ты спросишь, кто велит,

Чтоб губы астр и далий

Сентябрьские страдали?

Чтоб мелкий лист ракит

С седых кариатид

Слетал на сырость плит

Осенних госпиталей?

Ведущий. Именно Пастернак скажет замечательную фразу: «Мирозданье — лишь страсти разряды, человече­ским сердцем накопленные». Поэтому для него во всех чертах окружающего мира разлита любовь. Мир замешан на ней и одухотворен ею. Пожалуй, у Марины Цве­таевой такого утешения не было.

Второй чтец

Ты спросишь, кто велит?

— Всесильный бог деталей,

Всесильный бог любви

Ягайлов и Ядвиг.

Не знаю, решена ль

Загадка зги загробной,

Но жизнь, как тишина

Осенняя,— подробна.

Вторая чтица. Из письма Марины Цветаевой: «Борис, я с тобой боюсь всех слов, вот причина моего не-писанья. Ведь у нас, кроме слов, нет ничего, мы на них обречены. Ведь все, что с другими — без слов, через воз­дух... у нас словами, без поправки голоса......Вот я тебя не понимаю: бросить стихи. А потом что? С моста в Москва-реку? Да со стихами, милый друг, как с любовью: пока она тебя не бросит... Ты же у Лиры крепостной».

Первая чтица

В синее небо смиря глаза —

Как восклицаешь: «Будет гроза!»

На проходимца вскинувши бровь —

Как восклицаешь: «Будет любовь!»

Сквозь равнодушья серые мхи —

Так восклицаю: «Будут стихи!»

Первый чтец. Из письма Бориса Пастернака: «У меня к тебе просьба. Не разочаровывайся во мне раньше времени. Эта просьба не бессмысленна, потому что, проверив сейчас про себя, на слух слова „разочаруйся во мне", я понял, что я их, когда заслужу, произнести способен. До этого не отворачивайся, что бы тебе ни пока­залось».

Звучит песня на стихи Б.Пастернака «Никого не будет в доме*.

Вторая чтица. Из письма Марины Цветаевой: «Наши жизни похожи, и я тоже люблю тех, с кем живу, это — доля. Ты же — воля моя, та, пушкинская, вза­мен счастья. (Я вовсе не думаю, что была бы с тобой счастлива.) Счастье?—Для галерки и для райка, для черни. Ты — мой вершинный брат, все остальное в моей жизни — аршинное».

Первая чтица

(при чтении этого фрагмента важ­но снова подчеркнуть резкость характера М. Цветаевой. В стихах звучит вызов на грани непримиримости, хотя в конце может появиться и нота сожаления о неслучившемся).

Как живется вам с другою,

Проще ведь? — Удар весла! —

Линией береговою

Скоро ль память отошла

Обо мне, плавучем острове

(По небу — не по водам)!

Души, души! —-быть вам сестрами

Не любовницами – вам!

Ведущая. Эта тема родства душ при невозможности обычной земной любви появляется в творчестве М. Цве­таевой не один раз. Вам, вероятно, известно ее стихотворе­ние, посвященное мужу ее сестры Анастасии Ивановны?

Музыкальный фрагмент. Звучит песня на стихи М. Цветаевой «Мне нравится, что вы больны не мной...»

Ведущий. Из письма Бориса Пастернака Марии Белкиной: «Под строгим секретом вам сообщу, что в Мос­кве живет Марина Цветаева. Ее впустили в СССР за то, что ее близкие искупили свои грехи в Испании, сражаясь, во Франции — работая в Народном фронте. Ее подобрали из принципа „в дороге и веревочка пригодится". Но сейчас дорога пройдена, Испания и Франция нас больше не интересуют. Потому не только веревочку мо­гут бросить в карету и даже ямщика изрубить в солонину. Судьба Цветаевой поэтому сейчас на волоске. В эти страш­ные годы мог быть арестован каждый, мы тасовались, как колода карт.

Ведущая. И снова образ карточной колоды, явно попавший в письмо Пастернака из стихотворения Цветае­вой. Да, ее строка «Разбили нас, как колоду карт...» не только оказалась пророческой, но обретала новые трагиче­ские оттенки. Колода тасовалась с явным недобрым умыс­лом. А Марина предчувствовала судьбу своей семьи, ко­торая была ей заранее уготована после возвращения в Россию.

Ведущий. 27 августа 1939 года арестована Ариадна Эфрон — дочь Марины Ивановны Цветаевой. Ведущий. 10 октября 1939 года арестован Сергей Яковлевич Эфрон — муж Марины Цветаевой, которому еще в 1911 году она посвятила это стихотворение.

Первая чтица

Я с вызовом ношу его кольцо!

— Да, в Вечности жена — не на бумаге.

Его чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге.

В его лице я рыцарству верна,

— Всем вам, кто жил и умирал без страху! —

Такие — в роковые времена —

Слагают стансы — и идут на плаху!

Ведущая. Потом — борьба с бытом, начало войны, эвакуация в Елабугу. Смерть... Рассказывают, что Марина Цветаева повесилась на той самой веревке, которой был связан ее дорожный баул с вещами. Борис Леонидович помогал ей увязывать последние вещи, потом провожал на вокзал...

Вторая чтица. Смерть страшна только телу. Душа ее не мыслит. Поэтому в самоубийстве тело — единствен­ный герой. Героизм души — жить, героизм тела — уме­реть.

(Начиная с этого момента никто из участников уже не уходит со сцены. В финале все должны собраться вместе — так легче обу­словить концовку. )

Первая чтица

Не самозванка — я пришла домой,

И не служанка — мне не надо хлеба.

Я — страсть твоя, воскресный отдых твой,

Твой день седьмой, твое седьмое небо.

Там, на земле, мне подавали грош

И жерновов навешали на шею.

— Возлюбленный! Ужель не узнаешь?

Я ласточка твоя — Психея!

Ведущий. Из письма Бориса Пастернака жене Зи­наиде Николаевне: «Это никогда не простится мне. По­следний год я перестал интересоваться ею. В ней прини­мали участие мои личные друзья... Так как стало очень лестно числиться ее лучшим другом, и по многим дру­гим причинам, я отошел от нее и не навязывался ей. И вот тебе! Как это страшно!»

Ведущая. После смерти Марины Цветаевой многие чувствовали свою вину перед нею за то, что не помогли, не поддержали, не оказались рядом... Пастернак — тем более. Но можем ли мы обвинять его, если сама Марина видела в случившемся с нею не чью-либо вину, а только рождение Судьбы?

Вторая чтица. Из письма Марины Цветаевой Пас­тернаку: «Не суждено нам было стать друг для друга делом жизни, на Страшном Суде будешь отвечать не за меня. Какая сила в: не суждено! Какая вера! Бога познают только через несовершившееся».

Первый чтец

Мне так же трудно до сих пор

Вообразить тебя умершей,

Как скопидомкой мильонершей

Средь голодающих сестер...

Ведущая: Ариадна Эфрон, сохранившая большую часть переписки своей матери и Бориса Леонидовича Пастернака, отдала ее в Российский государственный архив литературы и искусства с тем, чтобы полная пуб­ликация была разрешена только в начале следующего столетия. XXI век уже начался...

Второй чтец (из стихотворения Пастернака «Божий мир» ).

Тени вечера волоса тоньше

За деревьями тянутся вдоль.

На дороге лесной почтальонша

Мне протягивает бандероль.

Драгоценные женские письма!

Я ведь тоже упал с облаков.

Присягаю вам ныне и присно:

Ваш я буду во веки веков.

Ведущий. Эту верность он пронесет через всю жизнь до конца в память о собрате (поскольку нет слова «сосе-стра») по поэтическому пути. В память о любви, преодо­левающей любое расстояние и вдруг не выдерживающей обыденности общения. О любви особой, в которой каж­дый остается верен только себе самому. И в том, что случилось, ощущается дыхание самой Судьбы.

В конце спектакля звучал романс на стихи М. Цветаевой « Уж сколько их упало в эту бездну…». Все участники выходят на авансцену с зажженными свечками, стоят молча, опустив головы.